— Но, видимо, были им когда-то.

— У нас в штате, конечно, есть медики — и общего профиля, и психиатр, но беседы с ними бесполезны. Сомневаюсь, успел ли Том вообще встретиться со своим терапевтом, но, вне всякого сомнения, он был крайне эмоциональным, ускользал из-под контроля. Он уже встал на плохой путь, когда отец привез его сюда. Мы давали ему транквилизаторы, но это не всегда приводило к желаемым результатам.

— Он причинил вам много хлопот?

— Да. Честно говоря, я сомневаюсь, примем ли мы его вновь, если он найдется.

— Но тем не менее вы нанимаете меня, чтобы я включился в поиск?

— У меня нет выбора.

Мы обсудили денежные дела, и он выдал мне чек. Затем я пошел к Восточному корпусу. Но прежде, чем войти туда и увидеться с мистером Патчем, я повернулся и взглянул на холмы вдали. Из-за низких облаков они вырисовывались неясно, словно полузабытые лица. Одинокая голубая цапля поднялась с края болота и полетела к холмам...

Глава 2

Восточный корпус представлял собой длинное оштукатуренное здание, внешний вид которого никак не гармонировал с окружающим пейзажем. Высокие узкие окна были наглухо закрыты и создавали ощущение унылой безликости. Возможно, оно было связано с тем, что все-таки это была тюрьма, хотя и претендующая на то, чтобы не быть ею. Остролистый кустарник, окружавший лужайку перед зданием, более напоминал ограду, чем зеленые насаждения.

Так же выглядела и шеренга подростков, направлявшихся строем в главный подъезд в то время, как я подходил к нему. Мальчиков разного возраста, от 12 до 20 лет, самых разных, объединяла одна-единственная общая черта: они маршировали с опущенными головами, словно солдаты побежденной армии. Мне они напомнили молоденьких солдат, которых мы брали в плен на Рейне в последние дни прошлой войны.

Двое студентов-руководителей поддерживали некоторое подобие строя. Я последовал за всеми и вошел в большое помещение для отдыха, обставленное довольно ветхой мебелью. Руководители прошли прямо к столу для пинг-понга, взяли ракетки и начали быструю, резкую игру. Несколько ребят стали наблюдать за игрой, четверо или пятеро уткнулись в комиксы. Остальные столпились вокруг меня, уставившись мне прямо в лицо. Молодой парень, на физиономии которого пробилась поросль и которому уже следовало бы начать бриться, улыбаясь, подошел ко мне. Его улыбка была просто ослепительной, но она быстро исчезла, оставив ощущение оптического обмана. Он подошел поближе и слегка толкнул меня локтем. Бывает, что собаки так же подталкивают вас, как бы испытывая ваше дружелюбие.

— Вы новый надзиратель?

— Я думал, надзиратель — мистер Патч.

— Он не выдерживает. — Несколько ребят хихикнули. Волосатый парень играл роль местного клоуна. — Это страшная тюрьма. И они никогда не выдерживают.

— Мне она не кажется такой страшной. Где мистер Патч?

— В столовой. Он будет здесь через минуту. И тогда мы позабавимся.

— Ты болтаешь довольно цинично для твоего возраста. Сколько тебе лет?

— Девяносто девять. — Его слушатели одобрительно засмеялись. — А мистеру Патчу только 48. Ему трудно быть моим воображаемым отцом.

— Может быть, я смогу поговорить с миссис Маллоу?

— Она у себя в комнате, пьет свой ленч. Миссис Маллоу всегда пьет свой ленч. — Злость в его глазах сменилась еще более темным чувством. — Вы папа?

— Нет.

Сзади прыгал пинг-понговый шарик, вперед-назад, вперед-назад...

Один из слушателей громко произнес:

— Он не папа!

— Может, он мама? — спросил заросший парень. — Вы мама?

— Он не похож на маму, у него нет грудей!

— У моей мамы тоже нет грудей, — сказал третий. — Поэтому я и чувствую себя отверженным.

— Перестаньте, ребята. — То, что они говорили, было ужасно. Они хотели, чтобы я был папой или пусть даже мамой одного из них. Это желание читалось в их глазах. — Вы ведь не хотите, чтобы я тоже чувствовал себя отверженным? А?

Никто не ответил. Заросший парень улыбнулся мне. Улыбка задержалась на его лице несколько дольше, чем в первый раз.

— Как вас зовут? Я — Фредерик Тандал Третий.

— Я — Лью Арчер Первый.

Я вывел мальчика из круга его почитателей. Он отодвинулся, словно мое прикосновение было ему неприятно, но шел рядом. Мы сели на кожаную кушетку.

Кто-то из подростков поставил на проигрыватель заезженную пластинку. Двое других стали танцевать, хрипло напевая пародию на исполнявшуюся песню.

— Ты знал Тома Хиллмана, Фред?

— Немного. Вы его папа?

— Нет, я же сказал, что не папа.

— Взрослые не считают необходимым говорить правду.

Он выдернул несколько волос из подбородка с такой силой, словно ненавидел эти признаки повзросления.

— Мой отец сказал, что посылает меня в военное училище. Он большая шишка в правительстве, — добавил мальчик тем же ровным голосом, без всякой гордости. И продолжил совсем другим тоном: — Том Хиллман не ладил со своим отцом, поэтому его и привезли сюда по железной дороге. Монорельсовая дорога к волшебному царству. — Он болезненно скривился в какой-то исступленной и одновременно безнадежной улыбке.

— Том говорил с тобой об этом?

— Том пробыл здесь очень недолго, дней пять или шесть, и мы мало говорили. Он появился ночью в воскресенье и исчез ночью в субботу. — Он смущенно повертелся на кушетке. — Вы не коп?

— Нет.

— Я даже удивился. Задаете вопросы, как коп.

— Разве Том сделал что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать копов?

— Мы все что-нибудь делаем, да?

Возбужденный и в то же время холодный взгляд его скользил по комнате, задерживаясь иногда на ужимках танцоров.

— С тех пор, как вы стали взрослым, вы уже не подходите для Восточного корпуса. А я, например, самый выдающийся преступник. Я подделал имя «большой шишки» на чеке и послал его в Сан-Франциско на уик-энд.

— А что сделал Том?

— Полагаю, что увел машину. Это было только первое преступление, говорил он, и его легко освободили бы как несовершеннолетнего. Но отец его не желал огласки и прислал Тома сюда. Вообще, я думаю, что Том был не в ладах со своим отцом.

— Да?

— Почему вы так интересуетесь Томом?

— Мне предложено найти его, Фред.

— И вернуть сюда?

— Сомневаюсь, чтобы его приняли.

— Счастливчик! — Бессознательно он придвинулся ко мне. Я почувствовал запах волос и грязного тела. — Я сбежал бы отсюда, если бы мне было куда пойти. Но «большая шишка» опять вернул бы меня под надзор. Кроме того, это сберегло бы ему деньги.

— А у Тома было куда пойти?

Он резко выпрямился и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я не говорил этого.

— А я спрашиваю.

— Он не сказал бы мне, если бы и было.

— С кем в школе он был наиболее близок?

— Ни с кем. Он был так расстроен, когда его привезли, и что его оставили одного в комнате. Мы проговорили потом с ним всю ночь. Но он рассказал немного.

— Ничего о том, куда собирался идти?

— У него не было какого-нибудь плана. В субботу вечером он попытался поднять бунт, но остальные наши — желторотые птенцы... Тогда он сбежал. Казалось, он был ужасно расстроен и рассержен.

— Не был ли он эмоционально неуравновешен?

— А все мы? — Он сделал безумное лицо и постучал себя по виску пальцем.

— Это очень важно, Фред. Том слишком молод и к тому же, как ты сказал, возбужден. Его нет уже две ночи, и он мог попасть в серьезную передрягу.

— Хуже, чем эта?

— Ты понял, о чем я спрашиваю? Говорил ли Том, куда собирается пойти?

Мальчик не ответил.

— Все-таки я предполагаю, что он сказал тебе кое-что.

— Нет!

Но он не смог выдержать моего взгляда.

Вошел Патч и нарушил непринужденную атмосферу, царящую в комнате. Танцоры сделали вид, что борются, комиксы исчезли, словно пачки ворованных денег. Игроки в пинг-понг спрятали шарик. Патч был мужчиной средних лет с редкими волосами и выступающей челюстью. Двубортный рыжеватого оттенка габардиновый костюм морщился на его довольно полной фигуре. Лицо его было в морщинах от властной улыбки, не сходившей с маленьких чувственных губ. Пока он осматривал комнату, я заметил, что белки его глаз красноватого цвета. Он шагнул к проигрывателю и выключил его. В наступившей тишине голос Патча зазвучал вкрадчиво: