— Лилла уезжала в большой спешке, — сказал он. — Сразу же, как только увидела газету. Возможно, она уже возбудила дело о разводе со мной. Она уже не первый раз разводится.

— С вами?

— Нет, с другими.

Портрет Лиллы стоял на бюро. Темное лицо, вытянутое вниз, на вид упрямое, сверху невообразимая шапка закрученных волос.

Безутешный Гарольд стоял около неприбранной кровати. Я помог ему поднять матрас: под ним находился расплющенный тяжестью матраса полиэтиленовый мешочек для табака, в котором лежала пачка денег. Он отдал его мне.

— Откуда он их достал, Гарольд?

— Из машины. Я слышал, как он шелестел какими-то бумагами.

Не раскрывая мешочка, я положил его в карман.

— И вы, скажите честно, не знали, что деньги «горячие»?

Он сел на кровать.

— Наверное, догадывался все-таки. Он не мог выиграть так много в покер, это я точно знаю. Он все пытался выиграть еще и еще, пока не проигрывал все, что у него было. Но, черт возьми, я не думал о похищении! — Он довольно сильно ударил себя по колену. — Или об убийстве.

— Вы думаете, что он убил мальчика?

— Я имею в виду бедную маленькую Кэрол.

— А я имею в виду мальчика.

— Он не должен был бы убивать этого парня, — сказал Гарольд едва слышно. Казалось, что он даже не хотел, чтобы я разобрал его слова, из страха, что они могут быть опровергнуты.

— Вы осматривали машину?

— Нет, сэр. Зачем мне это делать?

— Посмотреть, нет ли денег или крови. Вы не открывали багажник?

— Нет. Я вообще не подходил к этой паршивой машине! — Он с тоской посмотрел на меня, словно его присутствие в гараже уличало его в преступлении.

— Дайте мне ключи от нее.

Он достал брюки, порылся в карманах и вытащил кожаный ремешок, на котором висели ключи от машины. Я посоветовал ему надеть что-нибудь на ноги, когда мы пойдем в гараж.

В гараже я нащупал выключатель, повернул его и открыл багажник, с некоторым трепетом подняв крышку. Внутри было пусто, если не считать заржавевшего домкрата и всего одной-единственной запасной покрышки.

Но, прежде чем закрыть крышку, я обнаружил кое-что, что совсем мне не понравилось: кусочек черной пряжи, зажатый замком. Я вспомнил, что Сэм Джексон говорил мне, будто Том в воскресенье был одет в черный свитер. Освободив этот лоскуток, я положил его в карман, жестоко ругая себя за подогреваемую мной надежду, которую, по-моему, разбила черная пряжа.

Глава 13

Я вернулся в дом. Дверь в спальню была закрыта. Я постучал и, не получив ответа, вошел. Гарольд сидел на краю кровати в нижнем белье и носках, между колен у него была зажата винтовка 22-го калибра. Он не направил ее на меня. Я забрал у него оружие и разрядил: там был всего один патрон.

— У меня не хватило самообладания застрелиться, — сказал он.

— Ваше счастье.

— Да, именно.

— Я сказал это без иронии, Гарольд. Еще мальчишкой я знал одного человека, который потерял все во время великой депрессии. Ему было тогда 22 года, и он пытался покончить с собой. Но единственное, чего он добился, — он ослепил себя. Последние тридцать лет он находится в полной темноте. А у его сыновей самые большие похоронные бюро в городе.

— Не заняться ли и мне похоронными делами? — уныло пошутил он. — Все, что угодно, только не дела моего брата. Я знаю, через что мне придется пройти.

— Все это, как сумерки. Они пройдут.

— А мой брат — сумерки, которые никогда не пройдут.

— В свое время пройдут и они, Гарольд. У него будет время отдохнуть от этой жизни.

— Если вы его поймаете.

— Мы его поймаем. Куда он мог отсюда поехать?

— Он не говорил мне.

— А как вы думаете?

— Полагаю, что в Неваду. Это его любимое убежище. Когда у него есть деньги, он не может держаться вдали от игорных столов.

— Где он жил, когда работал на южном побережье?

— Они купили трейлер, когда он потерял работу. Трейлер тоже вскоре потеряли. Тогда они стали переезжать с места на место, чаще всего останавливаясь в мотелях и частных коттеджах. Я не могу дать вам определенного адреса.

— За что его выгнали?

— Босс утверждал, что он слишком груб с пьяницами.

— Как назывался клуб, где он работал?

— "Черный янтарь". Кэрол тоже время от времени работала в нем. Она была своего рода поющей официанткой. Однажды мы ездили туда послушать, как она поет. Лилла нашла, что отвратительно, а я подумал, что она была о'кей. Она пела милые секс-песни, поэтому Лилла и...

Я прервал его:

— У вас есть телефон? Мне надо сделать пару звонков.

— Он в большой комнате.

Я забрал у него винтовку на случай, если ему опять придет в голову идея выстрелить в себя или в меня. Стены большой комнаты были увешаны фотографиями, словно это была картинная галерея: «Старик», «Старуха», «Заход солнца», «Дикие цветы», «Гора», «Набережная океана» и «Лилла». Большинство из них были раскрашены от руки. Три портрета Лиллы улыбались мне из разных углов, так что я почувствовал себя окруженным этими белыми зубами.

Я вернулся в спальню. Гарольд надел что-то на ноги. Выглядел он вполне нормально.

— Я — о'кей. Не надо проверять меня.

— Я просто удивился, что у вас нет фотографии Майкла.

— Есть одна. Там ему около двадцати лет. После того как у него начались неприятности, он никогда не разрешал себя фотографировать.

— Дайте мне посмотреть фотографию.

— Не знаю, где и искать ее. Во всяком случае, она сделана тогда, когда он был еще молодым парнишкой. Он там совсем не похож на себя сегодняшнего.

— Как он выглядит сейчас?

— Я думал, вы его видели.

— В это время было темно.

— Ну, он все еще вполне приличный мужчина. Я имею в виду его внешность. Он ушел из бокса раньше, чем его изуродовали. У него темные волосы, без седины, он зачесывает их на одну сторону. Майкл всегда очень заботился о своей прическе. — Он пригладил свои жидкие волосы. — Зеленовато-серые глаза. Взгляд довольно умный, особенно когда он чего-то добивается. Тонкий рот. Я всегда думал, что рот у него жестокий. Зубы не такие уж хорошие. Но я понятия не имею, выглядит ли он и сейчас таким же опрятным мужчиной и сохранил ли свою осанку. Вообще он всегда поддерживал себя в хорошей спортивной форме.

— Рост и вес?

— Дюйм или два выше шести футов. Он тогда дрался в полусреднем весе, но сейчас должен быть тяжелее. Может быть, сто восемьдесят фунтов.

— Какие-нибудь шрамы или особые приметы?

Гарольд кивнул:

— Да. У него есть шрамы на спине — нас, бывало, лупил отец. У меня у самого такие же. — Он задрал нижнюю рубашку и показал мне белые шрамы, идущие вдоль и поперек спины. Они были похожи на иероглифическую летопись. По-видимому, Гарольд заполучил эти шрамы в процессе обучения жизни.

— Ваши родители еще живы?

— Конечно. Отец все еще бегает на ферме Снейк-Ривер, — сказал он без лишней ностальгии. — Покателло, Рурэр Роуд, 7. Но Майкл не поедет туда. Он ненавидит Айдахо.

— Никогда нельзя сказать наверняка, — ответил я, делая у себя отметки.

— Поверьте моему слову. Он порвал с отцом около двадцати лет назад. — И как бы в подтверждение своей мысли добавил: — В большой комнате есть портрет отца.

Я назвал его «Старик».

Прежде чем сесть к телефону, я более внимательно рассмотрел портрет: седой фермер с маленькими злыми глазками и ртом, напоминающим капкан для медведя. Затем я позвонил в Рено Арни Вальтеру и кратко изложил сведения о сыне старого фермера: Майкл Харлей, экс-моряк, экс-боксер, экс-кельнер, игрок, похититель детей, тот, который избил жену и подозревается в убийстве, водитель двухдверного «плимута» образца 1958 года с номером ИКТ-449, выданным в Калифорнии.

— Да-а, ты неплохо поработал, — сказал Арни, когда я закончил излагать свои данные. — Мы же пока ничего не достигли. Зато теперь мы... — Он заколебался. — Сколько человек ты хочешь занять в этой операции?

— Ты хочешь спросить, скольких человек я смогу оплатить?